Не снится ли «миротворцу» Виктору Медведчуку Василий Стус? Отклик одессита

За собственные убеждения о необходимости сохранения и развития украинской культуры подвергся репрессиям со стороны советской власти, его творчество было запрещено.

В мае 1980-го тяжело больной Стус был в очередной раз арестован и осужден на 10 лет принудительных работ и 5 лет ссылки. В одном из писем, адресованном мировой общественности (октябрь 1980-го), знаменитый российский ученый и правозащитник А. Сахаров расценил приговор Стусу как позор советской репрессивной системы.

Отметим, что Василий Стус отказался от назначенного ему адвоката – будущего «серого кардинала» Кучмы Виктора Медведчука. Писатель и друг Василия Стуса Евгений Сверстюк вспоминал: «Когда Стус встретился с назначенным ему адвокатом, то сразу почувствовал, что Медведчук является человеком комсомольского агрессивного типа, он его не защищает, не хочет его понимать и, собственно, не интересуется его делом».

Тем не менее адвокатом Виктора Медведчука утвердили (цинично ссылаясь на то, что обвиняемый не сможет себя защищать, не имея юридического образования).  Суд проходил за закрытыми дверями (даже жену Стуса на заседания не допустили).

Медведчук оправдывается, что роль адвоката в подобных процессах была минимальной, ссылаясь на то, что «решение по таким делам принималось не в суде, а в партийных инстанциях и КГБ». В итоге адвокат в своей речи сказал, что все преступления Стуса заслуживают наказания, но он просит обратить внимание на то, что Стус, работая в 1979-1980 гг. на предприятиях Киева, выполнял норму; кроме того, он перенес тяжелую операцию желудка… После речи адвоката заседание суда было прервано. Последнего слова Стусу не предоставили. И фактически отправили на смерть, зная, что здоровье поэта наказания не выдержит.

4 сентября 1985 года, в лагере ВС-389/36-1 возле села Кучино (Пермский край, РСФСР) Василий Стус умер.

В своей статье-рецензии «Трунок і трутизна», написанной в Нью-Йорке в далеких 1984—1985 годах, известный литературовед Юрий Шевелёв писал:

«Чи був би Стус щасливий в іншому суспільстві, поза колючими дротами малої й великої зон? Мабуть, ні. Звичайно, він не був би запроторений до «виправно-трудових колоній», ніхто не конфіскував би його поезій, не наглядали б кожний його крок. Але доскональних суспільств нема, і поетове серце кровоточило б на кожну особисто-людську й національну несправедливість і будувало б пекло для самого себе. Така вже Стусова вдача, така, можливо, й місія поета, кожного справжнього поета.

Минуть десятиліття. Не буде образу Стуса як особи, не буде його розпинателів, не буде його теперішніх критиків. Дисидентство вивчатимуть у школах з нудних підручників історії і історії літератури, і школярі потай позіхатимуть під розповідь учителя про в’язниці і смерть Стуса, як сьогодні вони позіхають, слухаючи про каторжні роки Грабовського. Будуть інші проблеми і інші злоби дня. Але надовго лишиться універсальне, майстерне і щире в поезії Стуса».

…Як добре те, що смерті не боюсь я 
 і не питаю, чи тяжкий мій хрест.
 Що вам, богове, низько не клонюся
 в передчутті недовідомих верств.
 Що жив-любив і не набрався скверни,
 ненависті, прокльону, каяття.
 Народе мій, до тебе я ще верну,
 і в смерті обернуся до життя
 своїм стражденним і незлим обличчям,
 як син, тобі доземно поклонюсь
 і чесно гляну в чесні твої вічі,
 і чесними сльозами обіллюсь.
 Так хочеться пожити хоч годинку,
 коли моя розів'ється біда.
 Хай прийдуть в гості Леся Українка,
 Франко, Шевченко і Сковорода.
 Та вже! Мовчи! Заблуканий у пущі,
 уже не ремствуй, позирай у глиб,
 у суще, що розпукнеться в грядуще
 і ружею заквітне коло шиб…

Таких людей как Стус, способных объединить нацию и возвысить её, нам крайне не хватает. Поклонимся же памяти Василия Стуса вне зависимости от своих взглядов  и предпочтений – он этого заслуживает.

Юрий Макаров.